Больше всего Энди хотел сейчас заплакать. Однажды ему сказали, что люди не плачут, когда им больно. Они плачут, когда им обидно, или когда они уязвлены. Энди помнил эти слова, но не понимал, почему ему хочется заплакать. По его подбородку уже бежали струйки, но он все еще не знал, что это за чувство.
Юноша сел на скамейку под большим деревом.
Он ни в чем не раскаивался. И не собирался ни перед кем извиняться. Его называли бессердечным, но он не чувствовал своей вины.
Всю жизнь Энди стремился достичь чего-то невозможного, недоступного. Он очень любил творчество. Независимо от жанра. Он любил рисовать. Любил писать рассказы. Любил, очень любил музыку. И всегда ему казалось, что в его сознании сокрыто нечто такое, чего никто не понимает из его окружения. Ни родители, ни одноклассники, ни педагоги. И он изо всех сил старался извлечь это из своей головы. Н о каждый раз, достигая новых высот, он видел, что еще столького нужно добиться, прежде чем он сможет понять. И опять Высшее Знание откладывалось на потом.
Его не принимали нигде. В школе он очень холодно общался со своими сверстниками, радуясь, что через пару лет его в ней уже не будет. Учителя его постоянно ругали за невнимательность, и нежелание учиться. Они просто не понимали, что ему это не интересно. Разговоры об образовании порядком надоели ему. Но самое противное было в том, что и дома его упрекали. Постоянно и по любому поводу. Казалось, что бы он ни делал, его родители недовольны им. По началу, Энди пытался что-то доказать им. Но потом догадался, что это бесполезно. Они не понимают его, а он в свою очередь никогда не поймет их. В их поступках было то, что называется «любовью». Но было уже слишком поздно, ему стало все равно. Ему было все равно, что с ними будет. Что будет с ним. Что будет со всеми остальными.
Несколько лет назад, когда Энди осознал всю тщетность борьбы, с чем бы то ни было, он рассказал об этом своему лучшему другу Клаусу. Это случилось после того, как он, возвращаясь с занятий по вокалу домой, зашел не в тот переулок и увидел двух юношей, чуть старше его, сидящих неподвижно. Когда Энди подошел к ним, он увидел, что, несмотря на мороз на улице, они были одеты очень легко. Руки их были туго перевязаны чуть выше локтей. Рядом валялся шприц. Пахло чем-то приторно сладким. Энди присел и, подобрав зажигалку, осветил лица парней. Один из них со стоном зашевелился. Второй же, так и остался недвижен. Его запястья были перерезаны тонкой проволокой, «Браслетом Смерти», впившимся в плоть, и рассекшим жизненно-важные трубочки.
Именно тогда Энди понял, что на свете есть Смерть. И она совсем не такая, какой ее любят изображать мрачно-романтические художники слов и красок. Смерть – это стальная проволока, вгрызающаяся в запястье.  Смерть, это сладкий дым и шприц, с поломанной иглой, кончик которой торчит из руки.
Именно тогда Энди впервые увидел любовь в человеке. Тогда он не понял, почему на его глаза навернулись слезы, когда живой еще юноша распахнул большие голубые глаза и с такой мольбой посмотрел на него. Этот молодой человек еще совсем не жил. Он был очень красив, как и тот, второй. И их будущее, которое они столько раз рисовали в своем воображении, виделось им совсем не таким…. Энди тогда еще не думал о том, что ветер мог бы осыпать их лица лепестками отцветшей сакуры. Что они могли бы вместе наблюдать закаты, и просыпаясь по утрам, слушать ровное дыхание друг-друга…. Этих двух молодых людей, любивших друг друга, и так страшно сгубивших друг друга постигла кара.
Энди запомнилось счастье в глазах умирающего, когда он, мальчик, поцеловал его в лоб, рукой закрыл ему глаза. Он помнил «Domo Arigato!†», вылетевшее вместе с последним вздохом. Но он знал уже тогда, что он помог двум душам, отчаянно любившим друг друга, соединиться вместе. Навсегда.
Он никому не рассказывал об этом случае. Только его лучшему другу. Он просто пришел к нему, 13 летний мальчишка, и на кухне, сложив руки на колени и, закрыв глаза, просто рассказал Клаусу, все как есть. Он не ожидал тогда понимания. Ему просто захотелось с кем-то поделиться.
В тот вечер он узнал, что Клаус болен. Болен раком.
Клауса не стало в тот же год. Странно, но когда он умер, Энди не плакал. В его сердце зияла дыра чудовищной величины, и сил не осталось вовсе. А может, это случилось потому, что он видел, как умер его лучший друг. Умер во сне. С легкой улыбкой на губах. Последняя запись в дневнике Клауса  была просьбой. Просьбой к Энди не хмуриться. Это ему не идет, делает его лицо не таким красивым. И Энди не плакал.
У Клауса была старшая сестра. Ее звали Тот. Она, высказывая протест, жила в университетском общежитии, хотя дом у нее имелся, и даже очень неплохой. Тот носила черный плащ и тонкий серебряный крест, нюхала порошок, и все время о чем-то думала. На похоронах Клауса, она подошла к Энди и присела рядом с ним на корточки. Именно она сказал фразу, которую он помнил  всегда.
-Детство кончается, малыш, тогда, когда ты понимаешь, что все умрут.
Она сняла с шеи крест, и отдала его Энди. Больше после этого он ее никогда не видел, Кто-то говорил, что она умерла, покончила с собой. Кто-то говорил, что она уехала работать в другой город. Ему было все равно. Крест он носил на прочной цепочке и никогда не снимал. За это длинное украшение его ругали в школе, но он не смотря ни на что, упорно не расставался с ним.
С тех пор прошло три года. Энди оставалось доучиться в школе совсем чуть-чуть. Многое изменилось, но его тяга к творчеству только росла. Все свои чувства он воплощал на бумаге. Он никогда не показывал никому свои работы. Однажды, кто-то залез в его папку для рисунков и стащил несколько его работ. Он узнал, кто это сделал. Выследил этого человека после школы и, в подъезде, достав из кармана нож, вырезал на его груди и руках слово «Sinner†».
Родителям позвонили из школы. Энди повели к психиатру. Затем начали пичкать таблетками. Вначале, перед едой. Затем - после. А потом – вместо. Ему стали делать уколы. Его таскали по врачам. А ему было все равно. В его голове были только голубые глаза и вздох облегчения.
Он сидел на лавочке и плакал. Он вспоминал, и горько-горько плакал, обхватив себя руками. Утром, прежде чем выйти из дома, он посмотрелся в одно из многочисленных зеркал, расставленных по его комнате. На него смотрел юноша с длинными, крашенными в синий цвет волосами. Высокий, с какой-то женственной утонченностью, стройной хрупкой фигурой, легким изгибом плеч, узкими бедрами и длинной шеей. Широкие брюки под юбкой, ботинки на большой платформе. Изящно обведенные глаза, и алые губы. Он так любил свою внешность, и черный цвет только подчеркивал его необычайную красоту. Сегодня в волосы он заплел шелковую ленту. И только сегодня, посмотрев своему отражению в глаза ярко-зеленого цвета, он понял. Он все понял. И от этого ему было больно. Познание самого себя не доставило наслаждения или облегчения. Он понял, что никогда ни одна женская рука не прикоснется к его коже. Никогда ни одни женские губы не ощутят вкус его поцелуя. Никогда ни одна женщина не расстегнет пуговицы на его рубашке и не снимет кожаный ошейник с его шеи…
И поэтому он плакал. Он знал, что и так слишком сильно отличается от всех. А теперь он вообще будто бы пришелец из небытия. Он хотел вернуться в пустоту. Но рыдания сотрясали его хрупкое тельце. Ветер больно бил по щекам, оставляя красноватые следы. Разводы от косметики сделали его лицо похожим на маску. Длинные ногти с облупившимся черным лаком впились в кожу.
-Почему ты плачешь? Что с тобой случилось?
Энди повернул голову и увидел перед собой чье-то лицо.
-Да ты весь дрожишь! Ты ведь замерз!
Чьи-то руки крепко обняли его. Энди слабо попытался протестовать, хотел вырваться, но вдруг ощутил, что на самом деле очень сильно замерз. Человек повернул его к себе, и вдруг, Энди прижался  нему и, уткнувшись в него, заплакал еще сильней. Казалось, будто бы все слезы, накопившиеся в нем за столько лет, вся жестокость по отношению к нему, все зло, что причинил он, и причинили ему, все это нашло выход в слезах мальчика. И он плакал, чувствуя облегчение.  На него сверху набросили теплый плащ. Сразу затих ветер, поняв, что потерял этого пленника, и понесся в другую сторону, обволакивать холодом других редких прохожих в эти дни поздней осени.
От плаща пахло ванилью и клубникой. Пахло так приятно, по-домашнему. Энди нерешительно, одной рукой поправил воротник, что бы он закрывал его лицо от холода, и вновь сильно прижался к неизвестному человеку.
Время шло, а он все не мог успокоиться. Человек гладил его по голове ласково, осторожно. Его родители никогда не баловали его лаской. И почему-то, ему вдруг стало хорошо. Он все еще плакал, но теперь это были спокойные слезы облегчения. Он закрыл глаза, но не отпустил человека, словно боясь, что тот исчезнет, растает, покинет его, как и все остальные. Энди Микото в первый раз уснул в покое, без сновидений.
Мужчина осторожно снял с себя руки мальчика, положил их ему на грудь и, закутав его в плащ, поднял спящего Энди на руки и двинулся в сторону выхода из парка.

О, ну если так, то читайте дальше. И, если можно, с критикой.^____^

Мальчик проснулся от стука веток в окно. Сильно болели глаза. Потрогав лицо, он понял, что прежде чем лечь спать, он не смыл косметику, и теперь она, размазавшись по лицу и подушке, щипала кожу. Энди закрыл глаза. Ему так не хотелось вставать. Хотелось еще полежать на этих мягких простынях, под легким, но таким теплым одеялом. Он снова провалился в сон, под треск каминных углей.
В следующий раз, открыв глаза, он увидел темную фигуру в кресле перед кроватью. В комнате царил полумрак, тени от огня в камине прыгали по стенам. С одной стороны тяжелый балдахин кровати был задернут. В окно с ревом бился ветер, и даже капли дождя стучали с какой-то угрозой. Энди поежился, и, не удержавшись, громко зевнул. Фигура в кресле легко засмеялась.
-Наконец ты проснулся. Ты засоня, Химэ†!
Энди удивленно сел. Он был одет в черную шелковую пижаму, какой у него никогда не было. Волосы были расплетены и свободными волнами ложились на постель.
-Извини, Химэ, я совсем забыл смыть макияж с твоего лица. У тебя, наверное, жутко болят глаза. В ванной есть все, что тебе нужно.
Человек в кресле закинул ногу на ногу и указал в сторону стены теряющейся в сумраке.
Энди, опустив ноги, нащупал мягкие шерстяные тапочки. Почему-то он не сомневался в их цвете, и прошлепал в указанную сторону. На самом деле, там была дверь. Зайдя в ванную комнату, мальчик остановился в изумлении на пороге. Дверь за ним тихо затворилась, но он этого даже не заметил.
Он оказался в огромном помещении, выложенном сиреневым кафелем. У одной стены располагалось зеркало во весь рост. С двух сторон от него стояли два одинаковых темных дубовых шкафа. Посредине находилась широченная ванна, чуть поодаль душевая кабина, и стойки, в которые была вделана сиреневая раковина. Окно, по-видимому, тоже очень большое, было занавешено тяжелыми бардовыми шторами. В первое мгновение Энди не понял,  откуда идет свет, потолок терялся во мгле. Но потом он увидел множество свечей. Больших, маленьких, самых разных цветов по углам комнаты, на многочисленных столиках и полочках и даже на бортики самой ванны.
-В шкафах чистая одежда и белье, а так же полотенца. На полочках шампуни, гели, и прочая, что может тебе пригодиться.
Голос раздался совсем рядом, и Энди в испуге обернулся. Но в ванной никого не было, и он понял, что голос доносился из комнаты.
Как приятно было погрузиться в освежающую ванну. Вода размягчала его тело, успокаивала мысли. Пена будто бы снег покрывала его целиком. От нее шел приятный, немного тяжеловатый запах, чем-то похожий на восточные ароматы. Энди это понравилось.
Мальчик удивился, откуда у мужчины столько косметических средств, и зачем они ему. И лишь через какое-то время, до него дошло, что этот человек, наверное, живет в доме не в одиночку. Ведь огроменная туалетная комната не может быть сделана для одного человека. Почему-то осознание этого не обрадовало его, а даже наоборот, огорчило. Но он тряхнул головой с только что вымытыми волосами и решил, что ни о чем не будет пока думать.
В шкафу оказалось огромное количество вещей. Он долго рылся, подбирая себе что-нибудь подходящее, и остановил выбор на черных кожаных брюках - клеш, и обтягивающей майке. Не удержавшись, сверху он надел легкую, почти прозрачную черную кофточку с длинными рукавами, и подошел к зеркалу, что бы посмотреть на себя.
Он не узнал свое отражение.
Румянец на бледных щеках, длинные ресницы, над изумрудными глазами, вишневые губки, чуть приоткрытый рот. Одежда, обтягивающая его тело, делало его очень тонким, стройным. Почему-то Энди смутился блеска в глазах. Но волосы, влажные, приятно пахнущие, так красиво ложились на его плечи, что не залюбоваться было сложно. Юноша наклонил голову и улыбнулся. Что ни говори, а он все-таки отличается от людей. И его красота, один из даров, его козырная карта, его огромное преимущество над простой и серой толпой.
Когда он вышел из ванны, он был полон сил. Но в животе урчало и бурлило, и он еще раз вспомнил о голоде. Рука закрыла ему глаза, и голос над ухом прошептал «Сюрприз!». Энди улыбнулся. Его провели куда-то, усадили, и отняли ладонь от глаз.
Они находились в комнате. Стол на изящных витых ножках, две свечи. Блюда, от которых шел умопомрачительный аромат, вызвавший слюнки у мальчика. А вокруг – миллионы летящих звезд. У Энди захватило дух. Они как будто бы попали на небо
-Нравится?
Кивок.
-Я думаю, ты очень голоден. Тебе следует поесть.
У Энди не возникло возражений, и он принялся за трапезу, с жадностью насыщая свой организм.
Закончив ужин, он откинулся на спинку стула и блаженно улыбнулся. Он получил все, о чем только следовало мечтать. Но все же, несмотря на то, что ему было все равно, что с ним будет, он решил поинтересоваться, кто этот человек, столько сделавший для него. И что он от него потребует.
Мужчина был красив. На вид ему было лет двадцать четыре - двадцать пять. Его волосы были настолько белыми, что казалось, они белее скатерти, с легким стальным оттенком. В фиолетовых глазах плескалась усмешка. У человека не может быть таких пронзительных глаз, но что-то говорило, что это не обычный человек. Длинная челка закрывала ему один глаз. Стекла очков поблескивали в свете свечей. Тонкие губы чуть-чуть улыбались. Сережки в ушах тихонько позванивали, когда он поворачивал голову.
Он сидел, переплетя длинные пальцы в белых перчатках, и с улыбкой смотрел на мальчика.
-Теперь, когда ты закончил, я думаю, у тебя ко мне много вопросов, Энди Микото.
Энди кивнул.
-Возьми эту розу.
Он протянул Энди цветок из вазы. Алый бутон, лист, и голый стебель, с обрезанными шипами.
-Она такая же красивая, как ты.
Энди покраснел.
-Меня зовут Мамору Кадзутака. Сейчас ты находишься в моем доме. Я встретил тебя в парке пять дней назад. Я не знаю, что за горе у тебя, мальчик, но надеюсь, ты со мной поделишься, - он подмигнул Энди. – Ты был в плачевном виде. В прямом, и в переносном смысле. Ты залил мне слезами всю рубашку. Мне так хотелось тебя утешить, но твое горе искало выхода. Ты очень долго и сильно плакал, а потом просто уснул. Я не мог тебя оставить там, на скамейке. Ты был похож на маленького слепого щенка, брошенного посреди шумной улицы. И я решил привести тебя в этот дом. Точнее принести. Дальше ты, думаю, догадался. Я уложил тебя спать. Извини, но мне пришлось тебя переодеть. В твоей сумке было удостоверение ученика студии Дзюон. Я звонил твоим родителям, но их телефон не отвечал. Ты проспал четыре дня, и я уже начал беспокоиться, но доктор сказал, что с тобой все нормально. Просто ты пережил серьезное эмоциональное потрясение, следствием которого и оказалась такая смертельная усталость. Я приказал приготовить тебе одежду, ведь когда ты оказался здесь, на тебе были старые вещи. Я хотел придерживаться твоего основного стиля. Тебе он очень идет, - он опять улыбнулся.
Энди показалось, что Мамору вообще всегда улыбается. Тон его был спокоен, а приятный голос действовал умиротворяющее. Такой голос, четкий, глубокий, мог быть только у певца.
-Д - да, спасибо большое. Я принес вам столько неудобств. Наверное, ваша жена очень недовольна, - Энди опустил голову.
-Я живу один.
Мамору наклонил голову, а его глаза смеялись. Энди, взглянув на него, смутился. Он не мог отвести глаз от этого прекрасного мужчины. Его лицо, казалось нарисованным умелым художником. Нереальное.
-Наверно, мне пора идти. Я… Я отдам вам деньги. Мои родители уехали по делам в Германию, но как только они вернутся, я сразу же возмещу все убытки. Мне как-то не по себе, я заставил вас перенести столько неудобств… - Энди что-то лепетал, теребя цветок в руках.
Казалось, взгляд Мамору проникает в его душу, оценивает его, осматривает. Для него нет тайн, и от него не скрыться. Мальчику стало жарко.
-Я думаю, мы продолжим беседу в более удобном месте. Пойдем.
Он встал, подошел к Энди и протянул ему руку. Его белый костюм сиял ярче света. Казалось, это ангел, настолько он был красив. Энди, открыв рот, смотрел на него, забыв про все. Мамору рассмеялся, взял его за руку мягко повел за собой. Даже сквозь перчатку Энди ощущал тепло его руки.
На этот раз они пришли в комнату, с мягкими большими диванами, письменным столом, и стеллажами, настолько высокими, что они терялись где-то под потолком. Уставленные бессчетным количеством книг на самых разных языках, они внушали уважение к их владельцу.
Мамору усадил юношу на диван, сел рядом вполоборота к Энди.
-Вы все эти книги читали?
Улыбка.
-Я очень много читаю, мальчик мой. Только книги способны спасти человека от одиночества, утолить его голод, увести в мир грез. Но книги так же способны свести с ума. В последнее время, хорошей литературы становится все меньше и меньше. А этим фолиантам многие века. Это не вся моя библиотека, а только малая ее часть. Ею владел мой предок, и с каждым поколением сюда добавляются новые тома. Я вижу, ты заинтересован.
Энди кивнул.
-Я очень люблю читать. Книги заменяют мне друзей.
-У тебя нет друзей?
-Мой лучший друг умер три года назад от рака. А все остальные просто не понимают  меня. Ненавидят. Даже мои родители.
Мамору прищурился, смотря на пламя свечи.
-Я тебя понимаю, Энди. У меня тоже не было друзей в детстве. Да и сейчас не так уж много людей, которым я могу доверять, - он помолчал. – Так ты не скажешь мне, почему ты плакал?
Энди колебался. Он понял, что не может однозначно относиться к этому человеку. Он так много для него сделал, но что главное – он очень красивый. Самый красивый человек из тех, кого он когда–либо встречал. Каждый раз, поднимая глаза на Мамору, он осознавал это все сильнее. И теперь он боялся, если скажет, кто он такой, Мамору отвернется от него. Так же, как и все люди. И опять будет больно. А он этого не хотел. А с другой стороны, он просто не мог обмануть этого Ангела.
-Понимаете, Мамору - сан…
Его остановила поднятая ладонь.
-Давай договоримся. Мы с тобой на ты, Химэ. Я не настолько стар.
Энди кивнул. Для него было непривычно называть старшего человека на ты, да еще почти незнакомого. Но раз Мамору сам попросил…
-Hai†! Так вот, я плакал, потому что я отличаюсь от людей. Они меня не понимают, не принимают. Они считают, что я сумасшедший, потому что я пишу рассказы и стихи, и они не могут понять, о чем они. Но еще и потому, что мне нравятся…
Энди закрыл лицо руками и опустил голову. Он не мог это сказать. Просто не мог. Он чувствовал себя с эти человеком совсем по-другому, чем с остальными людьми. Любому другому он мог бы сказать что угодно, не меняя при этом своего скучающего вида, но ему не мог. Ему на плечи легли руки, Мамору повернул его к себе, и поднял его подбородок.
-Посмотри на меня. Ты расстроился из-за того, что ты не такой, как все? Ты переживал, потому что не знал, что с тобой. Ты смирился со своей необычностью, стал принимать ее как должное. Но неужели ты не понимаешь, что именно это делает тебя еще прекраснее? Это твое главное отличие, и именно это привлекает в тебе. Ты не похож на других людей. На одинаковых клонов. Ты переживал из-за своей внешности – над тобой смеялись одноклассники, дразнили. Но делали они это знаешь, почему? Из зависти. Каждому человеку хочется чем-то выделиться. Одним приходиться этого добиваться годами, а другим это дано от природы. И именно эти, вторые и есть настоящие люди. И им все завидуют. Некоторые восхищаются, но другие не способны на хорошие теплые чувства, поэтому они как злобные гоблины стараются истребить непохожих, что бы все были одинаковыми, - Мамору приблизил лицо к лицу Энди. – Но как я вижу, Химэ, с этим ты примирился. Но совсем недавно ты открыл в себе новую сторону. Ты понял, что ты не тот, кто чувствует так же, как все. Ты открыл в чувствах, к которым в последнее время люди относятся с таким пренебрежением, новую сторону. Ты понял, что любовь между мужчиной и женщиной, это всего лишь часть всех чувств. Ты обнаружил в себе желание узнать нечто новое. И ты испугался. Глупенький мальчик! - Мамору обнял Энди, прижав его к себе. – Ты понял, что тебя влечет к мужчинам. К людям, твоего пола. Но ответь мне, что в этом ты видишь постыдного? Что есть страшного в чувствах? В светлых чувствах двух людей? Любовь не делит нас на девочек и мальчиков. Она захватывает нас целиком и полностью, и в ней нет места границам, - Мамору замолчал и отпустил Энди.
Энди сидел с закрытыми глазами. И не верил. Не верил, что его поняли. Что его приняли таким, какой он есть. И не просто приняли: в его сумасшествие нашли красоту. Но что более всего поразило его, так это слова Мамору о его чувствах. Этот мужчина знал о Настоящих Чувствах. И он сказал, что в этом нет ничего страшного!
Энди показалось, что его сердце сейчас выпрыгнет из груди от счастья.
-Вы… Ты действительно так считаешь?
Мамору улыбнулся, и снял очки. Без них его глаза засияли еще ярче.
-Да, Химэ, я так считаю. Поверь мне, в своей жизни я сталкивался со многими вещами. Мне многое пришлось пережить. Я многое видел. И очень часто сталкивался  с неприязнью. С жестоким миром. Иногда случаются такие моменты, когда жить не хочется вообще. Когда что-то понимаешь, что твой разум не может принять, но тебе приходится, очень тяжело. Мне было так же больно, как и тебе сейчас. Но мне никто не мог рассказать, объяснить, что со мной происходит. Я много дней провел в больнице. Меня лечили от несуществующих недугов. Отец так и не принял это, и все еще пытался меня излечить. Для него было шоком, услышать, что его сын влюблен в своего молодого учителя истории… - Мамору усмехнулся, но в этой улыбке была горечь. – Знаешь, тогда я еще не понял всего. Я, как глупый подросток действовал из вредности. Мне было приятно насолить отцу, который был со мной так строг. Если честно, я до сих пор не понимаю всей его жесткости по отношению ко мне. Я воспитывался в строгих рамках классических правил. Я даже был помолвлен, представляешь? Для отца это было ударом, когда я пришел и сказал к нему, что я люблю господина Сато! А ведь все считали, что я встречаюсь с очаровательной и милой девушкой. Но я не воспринимал ее иначе как хорошего друга. Мы дружим и сейчас. Я первой рассказал ей о своей «болезни». С ней я советовался, с ней делился секретами. Она была первая, кто действительно принял меня таким, какой я есть. Я всегда помогал ей выбирать одежду и косметику, я был для нее как лучшая подружка. И даже, наверное, больше – как сестренка. Именно она сказала мне, что не надо бояться себя. Поэтому я решился сказать отцу, как что есть.
Энди вздохнул.
-Но все же, я выдержал, не сломался. Я такой, какой я есть. Запомни, Химэ: главное в тебе – это твоя душа, то есть ты сам. Что бы тебе ни говорили.
Мамору провел кончиками пальцев по его щеке, и легко коснулся губ. В душе мальчика было смятение. Он не знал, как ему поступить дальше. Он никогда не попадал в такие ситуации, он не привык после смерти друга ни с кем ничем делиться. Все время держал все в себе. Его замкнутость теперь играла с нм злую шутку. Он понимал, что нужно что-то сказать, но ему казалось, что все слова из его скудного запаса не имеют смысла. Энди машинально стал накручивать прядь волос на палец. Ему никто и никто и никогда не рассказывал, как нужно вести себя со взрослым мужчиной, к которому питаешь неоднозначные чувства, и у которого находишься в доме, попадая под его власть.  В задумчивости, он слишком сильно дернул волосы, и тихонько вскрикнул от боли.
-Химэ! – Мамору убрал прядь его волос за ухо, и погладил Энди по голове.
-Почему ты называешь меня Химэ?
-Потому, что ты очень красив. Твои глаза похожи на не ограненные изумруды, а длинные ресницы прикрывают их, делая взгляд таинственным и томны. У тебя очень тонкий овал лица, и все черты его мягкие, женственные. Твои длинные волосы – они похожи на шелковую ткань, а фигура очень гибкая и пластичная, - Мамору каждым своим словом заставлял Энди краснеть. – Тебе никто не делал комплиментов?
Мальчик покачал головой.
-Поэтому я называю тебя маленькой принцессой. Потому что я никогда не видел людей, так похожих на хрупкий драгоценный камень. Тебе не нравится это имя?
-Нет, что ты. – Энди испугался. – Мне нравится абсолютно все, что ты делаешь…
Мамору взял его руки, и провел по тонким длинным пальцам.
-У тебя артистичные кисти рук. Из твой карточки я понял, что ты занимаешься в музыкальной школе. Ты на чем-то играешь?
-Нет, я пою. Я очень люблю петь. Когда-то я пытался играть на скрипке, но струны больно резали мои пальцы, и поэтому, я стал просто петь.
-Тебе нравится?
- Аа, dai suki da!†
Мамору встал, и, подойдя к одному из стеллажей, начал что-то искать. Он доставал книги, открывал и просматривал и. В нетерпении скидывал тома на стол, и продолжал поиски. Наконец, когда на столе выросла целая горка книг, раздался его торжествующий голос;
-Нашел!
Он держал в руках небольшую записную книгу в черной обложке с витиеватыми узорами. Открыв ее, он начал бережно перелистывать страницы, одну за другой. Ничего не пропуская, он как будто бы гладил нежно старые листы. Наконец, найдя нужную страничку, он загнул у нее край, и захлопнул книжку.
-Я хочу, что бы ты спел мне эту песню. Я наиграю тебе мелодию. Она несложная. Только думаю здесь не самое подходящее место.
Он направился к выходу из кабинета, жестом пригласив Энди следовать за ним. Мальчик удивлялся, как в этих длинных и запутанных коридорах можно не заблудиться.
Новая комната оказалась просторной гостиной. Все тот же сумрак. Единственным ярким пятном было фортепиано, со множеством свечей, стоявших на его крышке. Они освещали его, лишая возможности осмотреть обстановку помещения. В окна все так же свирепо бился ветер, но теперь Энди это не пугало. В этой гостиной шум дождя слышался как нигде сильно, но казалось он где-то там, в другом мире. Не в их реальности. Не в их с Мамору реальности.
-Мамору, вы играете?
-Ты. Да, я немножко играю. Вот, возьми текст. Я думаю, он тебе знаком.
Мамору протянул мальчику книгу. Да, текст был ему знаком. Это были стихи одного очень известного поэта, положенные на музыку, которую Энди отлично знал. Однажды услышав ее, он не смог забыть. Она ему всегда нравилась, точно так же, как и загадочные стихи. Именно эту песню он всегда исполнял на концертах. Именно она получалась у него лучше всего.
-Я знаю эту песню! Это мое любимее произведение.
-Я рад, что угадал, - Мамору сел за инструмент. – Тогда, я думаю, тебе будет несложно начать.
Первые аккорды. Сердце мальчика задрожало. Пение всегда вводило его в трансовое состояние. Он оставался наедине с музыкой и своим голосом. Вступление, и вот, наконец, он запел. В этой песне было все. Все чувства. Самозабвенно, с закрытыми глазами и распахнутой душой, юноша растворился в магии музыки.
Двое.
Мужчина, играющий, легко прикасаясь к клавишам, с отрешенной улыбкой. И мальчик, превратившийся в песню, слившийся с ней воедино. Пламя дрожавших от восторга свечей блестело на их лицах, дождь эхом, в такт с пронзительной музыкой, сквозняк, шевеливший их волосы…
Время затаилось в песочных часах, боясь прервать волшебство.
Энди пел. И он совсем не заметил, как прервалась музыка.
Мамору тихо закрыл крышу, и, подперев голову рукой, смотрел на мальчика. Его голос проникал в душу – молодой, звонкий, с нотками навсегда вплетшейся горечи. Невесомый.
-Химэ, - тихо шептал он, - Ты прекрасен, Химэ…. Ты прекрасен…
Когда Энди закончил петь, и нехотя открыл глаза, в душе еще не расставшись с последними звуками, Мамору отвернулся к окну. Мальчик испугался. Он подошел поближе к мужчине, и осторожно дотронулся до него. Плечи Мамору вздрогнули, и он повернулся к Энди. Тонкая полоска протянулась от уголка глаза, не закрытого челкой, к подбородку.
-Боже, как неудобно, - прошептал он, пытаясь с трудом улыбнуться.
Энди прикоснулся к его лицу и вытер слезы. Кожа Мамору была гладкой и приятной, и мальчик задержал пальцы на его щеке.
-Почему ты плачешь? Я тебя чем-то обидел?
-Стихи…
И тут только Энди понял. Ведь песня, которую он пел, была о любви. Именно поэтому все его слушатели столько раз просили его повторить. Эта песня рассказывала о Чувствах. О настоящих чувствах. Она не была печальной, она не была радостной. Она была зеркалом. Скрытым желанием. И оставляла души в смятении. Не все сразу понимали дрожь в теле. Не сразу распознавали вожделение испытать то же. Энди знал, что у него хороший голос. Но никто еще не реагировал на него так, подобным образом. Он, наконец, осознал, что Мамору не просто понял его. Нет. В душе у этого мужчины творились такие же чувства. И он ощущал мир точно так же, как и он, Энди, подросток 16 лет.
Он бессильно опустился на пушистый ковер и свернулся калачиком. Мамору вновь заиграл. Энди показалось, что музыка проникает в его голову, окутывает туманом мысли, успокаивает, убаюкивает. Он сильно устал. Очень сильно устал…

Слушаю и повинуюсь!))))

Открыв глаза, он боялся, что все происшедшее окажется сном, и он снова будет дома. Он даже боялся открывать глаз, что бы снова не разочароваться в жизни с новой силой. И все-таки, ему пришлось расстаться со сном. Вздох облегчения вырвался из его груди. Темный балдахин, каминные огни, стены, теряющиеся в сумраке. В кресле, перед кроватью - темная фигура. Энди стало радостно.
-Мамору, - тихо позвал он, - Посиди со мной, пожалуйста!
Мамору бесшумно поднялся, и, подойдя к кровати, сел на край, рядом с мальчиком.
-Как спалось? Не замерз?
Энди помотал головой. Он все время улыбался. Сам не зная чему. Просто на душе было настолько хорошо, что не засмеяться было очень сложно. Мамору поправил одеяло на нем.
-Чему ты улыбаешься, Химэ? – он убрал с лица юноши прядь волос, закрывающую его глаза.
-Тому, что ты здесь, рядом со мной, - просто ответил Энди.
Сейчас ему казалось все таким простым и понятным. Он подумал, что все так и должно быть. Только так и никак иначе.
-Я вижу, ты передумал уходить домой?
Энди смутился. Он совсем забыл о том, что ему нужно будет возвращаться домой. Воспоминания о той жизни, в которой он был изгоем, были смутными. Как будто это все происходило не с ним, а с каким - то другим человеком. Сейчас, когда рядом с ним был Мамору, Энди и подумать не мог, что раньше он не знал понимания, был озлобленным одиночкой.
Мамору, видя его смятение, поднял руки.
-Я совсем не хочу, что бы ты уходил, Химэ. Просто ты вчера еще порывался сбежать от меня, расплатиться… - вспомнив об этом, они оба рассмеялись. – Твои родители надолго уехали?
-На пол года.
-С кем же ты живешь?
-Вообще-то, ко мне иногда приходит тетя. Приносит еду. Но она знает, что я редко бываю дома, а на ночь она никогда не остается. Но, она может что-нибудь заподозрить, если увидит что дом остается в запустении…
Мамору поправил очки.
-Энди, решай сам. Если ты хочешь остаться у меня, назовем это «погостить», то я буду  только рад. Мне доставляет удовольствие заботиться о тебе. Ведь у меня нет, и, скорее всего никогда не будет детей. Но если ты хочешь уйти, то я тебя пойму. Это очень странно и подозрительно может выглядеть со стороны, но ты должен знать одну веешь. Я делаю это не потому, что хочу воспользоваться тобой, а потому, что ты стал мне очень близок. Ты напомнил мне самого себя в юношестве. И я прекрасно помню, как мне было сложно. И как я хотел с кем-то поговорить, кому-то рассказать о своих переживаниях.
Энди сел и приложил руку ко рту Мамору.
-Я верю тебе. И я очень не хочу уходить. Но мне нужно ходить в школу, и на занятия по музыке. И я боюсь, что тетя начнет что-то думать, если меня слишком долго не будет дома.
Мамору легко поцеловал его пальцы. Энди порадовался, что в комнате темно.
-Если ты точно решил, то уладить все будет не проблема. Видишь ли, моя работа связана с творчеством. По профессии я художник. У меня есть своя школа искусств. Асато. Думаю, ты о ней слышал.
-Так это твоя школа?!
Конечно же, Энди о ней слышал. Все ребята, обладающие творческими способностями, мечтали поступить туда учиться. Эта школа делала первоклассных музыкантов, певцов, художников, литераторов. Все ее выпускники непременно находили свое место под солнцем, причем, как правило, эти места оказывались в центре – удобные и мягкие. Он не знал имя директора-владельца, но его почти никто не знал.
-Вижу, что слышал. Так вот, я могу легко устроить твой перевод туда.
Сердце мальчика замерло. Мало того, что он встретил самого необычного и прекрасного человека на свете, так еще и его мечта могла осуществиться в считанные секунды.
-Ну, как тебе такое предложение? – он с улыбкой посмотрел на Энди. -  Тогда решено! Отныне ты студент Колледжа Искусств Асато.
Мальчик бросился Мамору на шею. Тот не смог его удержать, и они повалились на кровать.
-Спасибо Мамору! Ты самый лучший!
Энди соскочил с кровати и принялся кружиться по комнате. Его переполняла радость. Мамору приподнялся на локтях, и все так же улыбаясь, следил за Энди. В его душе происходил разлом. С одной стороны, он относился к этому мальчику, как к сыну. Он был очень похож на маленького Мамору. Такой же одухотворенный, такой же талантливый, и такой же отвергнутый обществом. А с другой стороны, его грустная красота… Он был похож на молодую сакуру, только-только начинающую цвести. И  это великолепие молодого юноши завораживала его. Даже сейчас они были похожи друг на друга. Они оба были раздираемы противоречивыми чувствами. С одной только разницей: Мамору знал жизнь, а Энди нет. И мужчине так хотелось уберечь это прекрасное создание от тех бед и разочарований, которые подстерегают его. Так хотелось оградить его жизнь от неудач, заслонить собою, как щитом.
-Господи, как же я тебе благодарен Мамору, ты даже не представляешь! Как мне тебя отблагодарить?
-Подожди пока! Юный и горячий, я же еще ничего не сделал! – он шутливо замахал руками, и откинулся на кровать.
-Но я знаю, что сделаешь!
Энди улегся рядом с ним, и повернул голову к Мамору. В нем все кипело и бурлило, и хотелось что-нибудь сделать для этого человека.
Их лица оказались рядом друг с другом. Лицо Мамору чуть выше, Энди чуть ниже. Взгляд сверху вниз. Как и всегда, на Мамору нельзя было смотреть на равных. Можно было разглядеть крапинки в его зрачках. Энди слабо удивился тому, какие у мужчины необычные глаза. В темноте они казались черными, а сейчас, в слабом-слабом свете, он видел их глубокий фиолетовый оттенок. У людей не может быть таких глаз, вспомнил он.
-У людей не может быть таких синих волос, - прошептали ему на ухо.
«Он читает мои мысли?»
-Это всего лишь блики на твоем лице…
«Он волшебник!»
-Увы, человек…
Энди смотрел на него снизу вверх, теряясь в его глазах, и не мог отвести взгляд. Он заметил маленькую родинку у Мамору, чуть выше верхней губы. Он знал этого человека всю жизнь. И вдруг, ему показалось, что Мамору отдаляется от него.
«Не уходи, пожалуйста!..»
Мальчик зажмурился, и сразу же снова открыл глаза. Ему показалось, что именно сейчас должно произойти то, что навсегда изменит его. Изменит так, что он никогда больше не будет простым, таким, как все. Ему очень хотелось прикоснуться к этому человеку, почувствовать его губы. Но страх. Страх сковал его тело так сильно, что он только чуть-чуть приоткрыл рот.
Пальцы Мамору сплелись с его пальцами. Две обжигающе горячие руки. Казалось, еще чуть-чуть, и они запылают ярче каминных углей. Тишина, не слышно даже дыхания…
-Пык, - вдруг сказал Мамору, и, легко дотронувшись до кончика носа Энди, встал с кровати.
Энди смешно поморщился.
-Ты чего? – недоуменно спросил он. В его голосе звучали какие-то детские обидчивые нотки.
-Я думал, ты хочешь побыстрее заняться приготовлениями к школе, - наигранно удивленно ответил Мамору. – Нам ведь столько нужно сделать! Покупки, оформление документов, к тому же, нужно еще и родственников твоих в известность поставить.
-Да… О каких покупках ты говоришь? У меня совсем нет денег, - Энди сел, поджав под себя ноги.
-Кажется, мы уже все обсудили. У меня, зато есть. И столько, что их девать некуда. Так что о деньгах даже не заикайся, у меня от этого депрессия начинается. Собирайся, одевайся. Одежда в шкафу. Где лежит косметика ты, думаю, помнишь. Через пятнадцать минут, будь готов, пожалуйста, - Мамору вышел из комнаты.
-Странный человек…
Энди потер переносицу руками. Что-то в голосе Мамору насторожило его. Какие-то властные нотки. Это так на него не похоже. И этот стальной блеск в глазах… Хотя, может это просто иллюзия сумрачного света. Впервые Энди задумался над тем, что это за человек. И тут же испугался. Испугался своих мыслей. И, со злостью на самого себя, сильно ударил себя по губам.
Сразу же разлилась теплая боль. Мальчик застонал, и схватился за лицо. Он явно не рассчитал удар.
Мамору так заботится о нем. Столько для него делает. Ну, или еще сделает. Энди должен быть ему благодарен. Мальчик помотал головой, и бросился к шкафу. Сколько одежды! Его глаза засияли. Родители всегда заставляли его носить строгий костюм. А в будние дни он носил школьную форму. Все одинаковое, однообразное, делающее всех похожими друг на друга, как стаю пингвинов. На этот раз его выбор пал на брюки до колена, и длинную кофту. Поверх он надел ремень с заклепками. Кофта обтягивала его фигуру, и открывала плечи, постоянно сползая то на одно, то на другое. Свои пушистые волосы он перетянул у самого края красным бантом, а глаза чуть-чуть подвел карандашом, подчеркнув их величину. В углу комнаты он заметил сумку. Она была на длинном-длинном ремне с бело-красным рисунком. Приглядевшись, он увидел, что это буквы, складывающие его имя. А внизу скромная подпись:
«С любовью от Мамору»
Энди схватил сумку, и прижал к себе.
Возле двери послышались шаги. Голос.
-Химэ, ты закончил с переодеванием и приготовлением?  Машина уже ждет.
-Hai!†
-Тогда пошли.
Дверь с тихим скрипом отворилась, и Энди, взяв за протянутую ему руку, двинулся вслед за Мамору. У выхода он остановился в нерешительности. Его ботинок и куртки не было.
-Химэ, я думаю, твои старые вещи не очень хорошо будут гармонировать с нынешним образом. Поэтому, вот…
Перед Энди оказался большой пакет. С нетерпением, сорвав упаковку, он заглянул внутрь. Черные лаковые туфли, с серебристыми пряжками, и осенняя курточка, на легком меху, теплая, с ярко-красным бантом.
-Я подумал, что это как нельзя лучше подчеркнет твою хрупкую красоту.
Мамору смотрел на Энди с улыбкой. Ему нравилось, что он смог так точно угадать цвет и размер. Ему нравилось, как этот мальчик крутится перед зеркалом, рассматривая себя. Ему нравилось, как Энди выглядел в этой одежде. И он видел, что грусть и тревоги на некоторое время покинули его. Мамору было жаль этого юношу – замкнутого в себе, такого взрослого для своих 16 лет. Слишком взрослого. Он очень рано начал задумываться над непростыми вещами. Начал делать неутешительные выводы, начал разочаровываться в жизни. И это огорчало. Ведь мальчик был в том возрасте, когда все должно быть просто и радостно. Когда все невзгоды должны рассеиваться с новым лучом солнца, а боль, какой бы она не была силы, должна заглаживаться. Это то время, когда нужно лететь. Ведь когда крылья оборвутся, будет очень жаль, что ты не воспользовался таким шансом.
-Ну вот, теперь ты точно готов. Пойдем.
Дверь распахнулась, и в глаза ударил яркий свет.
Энди остановился и крепко-крепко зажмурился. Он столько времени провел в темноте, освещаемой лишь пламенем свечей, то теперь глаза совсем отвыкли от света. Одной рукой закрыв глаза, он поискал в воздухе рукав Мамору, и, ухватившись за него, стал продвигаться вперед.
-Химэ! Открой глаза!
-Здесь слишком ярко.
-Химэ!
Энди отнял руку от лица, и медленно раскрыл глаза. Все равно было еще слишком светло. Постояв с минуту, он начал привыкать. И обнаружил с удивлением, что на самом деле солнца, на небе, затянутом облаками, почти не видно. Лишь изредка его край мелькал над головой, и тогда чистое, голубо-синее небо окрашивалось его желтыми лучами. Как летом. Высокое, яркое, с белыми-белыми облаками, не дающее ему разливать свой свет, оно было так жизнерадостно. В хмурое последнее осеннее время, по небу все чаще прохаживались суровые надутые тучи, грозящие всем броситься вниз и обрушиться холодной влагой на головы людей. А теперь, такое. Было тепло. Ветер, узревший идиллию природы, стыдливо спрятался, и желтые листья, вперемешку с красными и зеленоватыми, пестрым ковром покрывали греющуюся в последнем тепле, землю.
Перед крыльцом стаяла большая черная машина с тонированными окнами. Она была похожа на большую птицу, приготовившуюся к полету. Казалось, каждая ее деталь дрожит в предвкушении гонки по острым, вытянутым, как стрела, дорогам. Поверхность ее блестела, нигде не было ни комочка грязи. Ни пылинки.
Энди восторженно потрогал ее дверцу, и обернулся на Мамору. Мужчина распахнул перед ним дверь, и, подсадив, помог забраться внутрь.
Да. Там было даже лучше, чем снаружи. Мягкие, обитые непонятной, но очень приятной на ощупь, тканью, сиденья. Огромные окна, сквозь которые видно улицу чуть-чуть в голубоватом свете. Лампочки, мигающие мягким, почти невидным светом. Тихая музыка, и сладкий запах свежей клубники. Энди откинулся на зад.
-Там есть подушки. Если хочешь, можешь подложить под голову, - проговорил Мамору, забираясь в машину.
-Здесь, по-моему, есть вообще все, - широко улыбнулся Энди.
-Вообще-то да. И даже больше.
-Здесь так пахнет клубникой…
-Хм… Если присмотреться, - Мамору лукаво улыбнулся, и что-то взяв с заднего сиденья, протянул это Энди.
Прозрачная коробочка, а в ней – большие красные ягоды.
-Клубника в октябре! Ммммм! Мамору, ты прелесть! И как тебе такое удается?!
-Ну, вообще-то, - Мамору почесал в затылке. - Наверное, я – волшебник! В крайнем случае – гений, – он засмеялся.
Энди промычал что - то, с блаженным видом засовывая в рот клубнику. Ягоды, казалось, были сделаны из сладкого льда. Замороженные, холодные, и такие сладкие, что просто таяли на языке. Как мороженное. Поэтому мальчик от восторга не мог говорить.
-Ну ладно, давай сделаем так. Вначале мы поедем в твою старую школу. После – по магазинам. Вечером я встречусь и переговорю с твоей тетей. Согласен? – спросил Мамору, заводя автомобиль.
Энди с трудом проглотил ягоду, и облизал губы.
-Мамору, а как же  мои родители? Они же могут не согласиться! – мальчик был всерьез обеспокоен этой проблемой. Он так боялся, что ему не разрешат учиться в школе Асато.
-Ты знаешь их адрес там, куда они уехали?
Энди кивнул.
-Тогда им мы отправим официальное письмо. С печатями, подписями копиями всех договоров и документов. Я не думаю, что им будет неприятно узнать, что их сын, один из многих был принят в такое престижное место. Еще вопросы будут?
-Нет, - мальчик снова принялся поедать клубнику.
-Тогда поехали!
Машина двигалась легко и почти бесшумно. Казалось, будто они стремительно летят по воздуху, не касаясь серо-синей дороги. Деревья, дома, мелькали с большой скоростью, будто бы желая раствориться в осени, навсегда стерев память о себе. Дорога пригорода была почт пуста, и поэтому движение было столь стремительным. Энди смотрел на дорогу. Казалось, что они едут в другой мир. Возвращаются туда, откуда так хотелось бы сбежать, и никогда даже не думать об этом месте. И все же, Энди понимал, что ничего не будет уже так, как было прежде. За тот короткий промежуток времени, что он знал Мамору, он очень многое понял. Очень многое узнал. И пусть, еще совсем мало. Этого достаточно, что бы навсегда возненавидеть тех, кто когда-то так жестоко обращался с ним, опускал его, издевался. Теперь настал его, Энди, черед. Он знал, что теперь он гораздо выше их всех. И теперь у него есть Мир. Другой Мир. В котором все будет по другому. Но что самое главное – в этом мире есть такие люди, как Мамору. И есть он, МАМОРУ! Этого было достаточно для полного счастья.
Они въехали в город. Скорость перестала быть такой устрашающей, и теперь можно было рассмотреть улицу. Магазины, дома, прохожие. Все было голубым, сливалось в единый цвет. Казалось, будто бы все это только контуры реальности, нарисованные тушью на акварельной бумаге. Не природа, но только ее наброски, зарисовки. Еще не живущие, а только начинающие свой путь. И от этого становилось радостно. Вед можно было не думать об ошибках, которые уже совершили. О боли, которую уже причинили. Об обидах, которые уже испытали. А можно было просто идти вперед, радуясь событиям, которые еще произойдут. Людям, в которых еще влюбятся. Можно было начать все сначала. Радоваться последним теплым дням. Гулять с друзьями и бросать монетки в фонтан на главной площади. И есть пирожные, которые будут размазываться по щекам белой ватой, и запивать их апельсиновым соком. И слушать щебет птиц в еще не совсем облысевших деревьях. И лицом ловить капли фонтанной воды, которые разносит ветер. А можно пойти на набережную, и, смотря в светлую чистую воду, говорить нежные слова. Обнимать, и молчать, понимая мысли друг друга. А можно…
-Химэ, мы прибыли.
Они стояли у здания школы Энди. Теперь это здание, столько раз внушавшее ему панический страх и ужас казалось всего лишь размытым серым пятном. Такие бывают после дождя – не лужи, но и не сухой асфальт. Так недоразумение. Была перемена, и все школьники толпой вывалились на улицу из душного здания. В воздухе витал легкий запах сигарет и смесь из женского и мужского парфюма, а так же запах мятной жвачки. Энди вспомнил, сколько раз он так же, стоя у крыльца, затягивался сигаретой, и в усмешке скривил рот. Теперь уже не нужно казаться взрослым, и можно больше не притворяться.
Мамору раскрыл перед ним дверь.
-Вылезай, Химэ, еще успеешь насладиться эти чудом техники. Кстати, ты умеешь водить?
-Немного, - Энди положил руки на плечи мужчины, и легко спрыгнул на землю.
Пискнула сигнализация, и они направились ко входу.
Все взгляды устремились на них. Энди почувствовал дрожь в коленках. Все-таки, он еще не мог отвязаться от этого противного чувства перед школой.
-Химэ, все будет хорошо.
Мамору взял его за руку и Энди сжал его ладонь. Прозвенел старый дребезжащий звонок. Вся одинаковая толпа ломанулась в здание, грозя смести все на своем пути. Они отошли в сторону и, подождав, пока последний ученик скроется в разверстой пасти учебного заведения, тоже проследовали внутрь.
Теперь уже, проводником был Энди. Уверенно вел он Мамору по запутанным темным коридорам, мимо классов – тихих, шумных, полных и пустых. Туда, к тому месту, где собралось все сосредоточие зла – в его собственный кабинет, в котором проходил урок.
Когда они подошли к белой двери с краской кое-где облупившейся и с оббитыми косяками, Энди остановился.
-Здесь?
-Да.
Мамору постучался, и, вопросительно посмотрев на Энди, толкнул дверь. Мальчик, глубоко вздохнув, проследовал за ним.

А то, Моя фантазия - моя гордость. Бо наш мир на столько грязен, мерзок и противен лично мне, что предпочтение отдается явно в сторону вымысла.(

Можно ли было назвать это поцелуем? Возможно...В голове столько мыслей. И ни одного правильного решения. Что сделать?...
Мгновение, и все опять, как было.
Мальчик застыл на стуле, будто бы статуя. Губы горели. А может быть, след на лице останется навсегда…
Мамору смутился.
-Извини…
Энди медленно поднес ко рту руку и прикоснулся кончиками пальцев к коже. Почему-то было очень тепло. Энди всегда думал, что он в такой момент обязательно должен покраснеть. Но сейчас ему просто захотелось улыбнуться. Что он и сделал, склонив голову немножко на бок. Взгляд его блуждал где-то позади Мамору, и был полон настолько детской радости, что хотелось дать мальчику конфетку и купить воздушный шарик.
-Химэ…
Энди вздрогнул, и убрал руку от лица. Зачем-то провел ею по волосам, вроде как, проверяя, не выбились ли пряди. Но челку он не носил, а туго перетянутый лентой хвост находился в полном порядке. Руки были убраны под стол, и сложены на коленях.
-Если я причинил тебе неудобство, или тебе было неприятно, извини меня, пожалуйста,  - Мамору первый раз видел такую реакцию, и ему стало не по себе. Он не мог понять выражение этого личика, и состояние души его хозяина.
Мальчик помотал головой. Он не знал, какие слова нужно произносить в таких случаях. Да и нужно ли их вообще говорить. Он помнил из книг, которые читал в большом количестве, что обычно за таким началом следует нечто большее. Нечто романтичное, и дающее пищу для последующих отношений. Но вот только авторы обычно описывали сии действия для какого-нибудь парня, и смазливой девчонки. А как быть, если ты отчаянно желаешь обворожительного молодого человека, с таким беспокойством смотрящего на тебя. Чьи губы такие мягкие, что… Энди с силой зажмурился. Он знал, что это нечто новое для него. И это внушало страх, как и все, что бывает впервые.
Мамору что-то тихо говорил официанту, а Энди продолжал сидеть, закрыв глаза. Мужчина коснулся его плеча рукой, и Энди широко раскрыв глаза, посмотрел на него.
-Пойдем?
Энди взял его за руку, и, с трудом поднявшись, поморщился. Он явно переел. Но все было такое вкусное, что уходить все рано не хотелось. К тому же, здесь было так тепло и уютно. А для того, что бы забраться в машину, нужно было преодолеть еще холодную улицу. Мальчик поежился, вспоминая холодный ветер, со злостью швыряющий в лица, задрапированные воротниками курток и пальто, охапки мертвых листьев. Но, мягко увлекаемый Мамору в сторону выхода, он все же поплелся.
Тихо прозвенел колокольчик на двери чайной, и она с негромким хлопком затворилась. Опять то же, светящееся ярким блеском, небо над головой. Люди, спешащие по делам и наоборот, скрывающиеся от оных. Птицы, деловито ищущие на тротуаре какую-нибудь пищу. Все были заняты своими заботами, и старались их как можно скорее решить, дабы оказаться пораньше дома, и устроиться на светлой кухне с книжкой, и чашкой горячего чая. Или кофе. Кому как больше нравится. Энди затрясся мелкой дрожью, от жуткого, как ему показалось, холода.
-Эй, Химэ! – Мамору засмеялся, - Пригрелся? Ну, давай, я посажу тебя в машину. Мне еще кое-куда надо заскочить.
В машине Мамору включил печку, и Энди подставил ладошки под горячий воздух. Опять стало очень хорошо. Сразу же захотелось спать. Энди стянул с себя куртку, и кинул ее на заднее сиденье. Мамору погладил его по голове, и поцеловал в макушку.
-Ты на долго? – голос Энди был сонным.
-Нет, я скоро вернусь.
-Не задерживайся…
Энди, прислонившись головой к стеклу, наблюдал, как фигура Мамору удалятся в сторону какого-то магазина. Вывеску он не мог прочитать. Он засыпал…
«Энди! Энди!»
Где это он? Какое-то до боли знакомое место, но он не мог вспомнить его. Тихий шелест листвы, и журчанье воды. Быть может, это лес? Скорее всего парк. Да, точно, парк!
«Энди!»
Теперь он оглядывался в поисках того, кто его звал. Но никого рядом не было. Только мерное журчанье воды, и шелест. Он пошел вперед.
«Энди!»
Ему не было страшно, но было очень спокойно. Голос, звавший его, был пропитан любовью и лаской, а потому он приближался к нему, как к огню свечи. Впереди показалась фигура. Совсем неяркая, расплывчатая, темным пятном на зеленом фоне. Энди ускорил шаги, и подбежал к силуэту человека. Он бежал, быть может несколько секунд, а может, много часов. Время растягивалось, то сжималось. Но мальчик не уставал, а даже наоборот, силы как будто бы брались из воздуха. И чем больше он бежал, тем веселее ему становилось. И вдруг, он резко остановился.
Он стоял рядом с человеком, одетым в ярко-голубой костюм, русые волосы которого чуть-чуть перебирал ветер.
«Здравствуй, Энди!»
«Здравствуй… Кто ты?»
«Сейчас это не важно. Важно, кто ты! Кто ты, и зачем  ты живешь!»
«Я не знаю…»
«Нет. Ты не хочешь узнать. Ты боишься. Но страх сковывает и ослепляет тебя. И даже сейчас, когда ты уже почти готов открыть твою заклеенную скотчем душу, ты все еще оглядываешься назад»
«Но ведь нельзя стереть свое прошлое»
«Нельзя. Но и жить им тоже невозможно. Перед тобой открывается новый горизонт. Новые чувства и возможности. Так почему же ты гонишь их от себя? Ты боишься. Ты опять боишься быть отвергнутым. Но неужели ты так до сих пор и не понял, что нельзя прятаться вечно. Тот, кто не рискует, может остаться с разбитыми мечтами, возведенными в высшую степень почитания»
«У меня нет уверенности, что я вновь не останусь один. Ведь если это случится сейчас, я не смогу этого пережить!»
«Просто верь. Верь! Верь потому, что ты можешь верить. Ты можешь верить и любить. Всем сердцем. И надеяться, ни смотря, ни на что, проносить в душе ласку и нежность, сберегая как теплый живой цветок на зимнем подоконнике. Именно сейчас тебе нужна всего лишь вера!»
«А если я упаду? Если крылья окажутся всего лишь шелковой материей, не способной выдержать тяжести воздуха?»
«А если крылья окажутся перьями тысячи птиц, и позволят подняться к звездам, и навсегда слиться с ними в счастливом свете?»
«Я не думал… Наверное тогда, я, наконец, обрету покой»
«Тогда ты станешь самым счастливым человеком на свете!»
«Но что мне сделать, что бы обрести крылья?»
«Не закрывай свое сердечко! Просто поверь! И люби, не оглядываясь назад! А более, ничего не надо!»
«Так просто… Но смогу ли я?»
«Не сомневайся! Верь!»
Голос затих, и человек обернулся к Энди. У мальчика замерло сердце. На него смотрел, улыбаясь, его лучший друг, которого он так давно потерял. Повзрослевший, но вместе с тем, ничуть не изменившийся.
«Клаус?! Это ты!?»
«Помнишь, я говорил, что мы обязательно встретимся? Но твое время еще не пришло, друг мой. Я вижу, как тебе трудно. Но ты должен просто верить! Я ведь всегда с тобой»
«Я никогда тебя не забывал! И я всегда…. Я всегда верил!»
«Вот видишь!»
Клаус счастливо засмеялся, заставляя улыбнуться и своего друга.
«Я знаю, что у тебя все будет отлично!»
«Теперь, я тоже это знаю, друг…»
Резкий толчок, и Энди полетел вниз. С огромной высоты он падал и падал в мягкую теплую бездну. Страха не было. Как будто бы он разучился бояться. А в глазах светилась улыбка Клауса. И почему-то, в душе появилось новое чувство. Скорее даже осознание того, что все изменится. И в какую сторону произойдут эти перемены, напрямую зависит от него.
Энди открыл глаза. Он уснул, прислонившись головой к стеклу. Было очень тепло, но на улице уже успело стемнеть, и все окуталось сумраком. Мамору рядом не было.  Мальчик обеспокоено завертелся, но в темноте не было ничего видно. Он попытался разглядеть что-нибудь сквозь тонированное стекло, но это не увенчалось успешным результатом.
«Где он ходит столько времени?»
Хотя Энди понятия не имел, ни сколько времени сейчас, ни сколько времени прошло. Он не знал, в каком часу они выехали из дому, и когда приехали в город. Но он помнил, что когда они заходили в школу, уроки еще шли. Значит, предположительно, сейчас должно было быть часа четыре. Но тогда почему так темно? Он же не мог так долго спать? И где Мамору?
Дверь тихо открылась. Зажглась лампочка на потолке, и осветила Мамору, с легкостью запрыгнувшего на водительское место. В руках у него был громоздкий пакет, что впрочем, не мешало ему двигаться как обычно – легко и грациозно. Впервые Энди пришло на ум, что Мамору похож на дикое животное, пластичное и гибкое. В голове вихрем пронеслась мысль о том, как было бы, наверное, здорово, увидеть его тело. Такое красивое….
-Ты проснулся, - улыбнулся Мамору, и погладил его по голове.
-А долго я спал?
-Часа три, не меньше.
-Ой… Извини… - сконфуженно пробормотал мальчик. Он и подумать не мог, что это длилось столько времени.
Мамору обернулся назад, и что-то взяв, протянул Энди. Коробочка, обернутая яркой блестящей бумагой. У Энди загорелись глаза. Он стал аккуратно снимать бумагу.
Внутри лежал плюшевый медвежонок. Он был не больших размеров, с мягкой кремовой шерсткой. Добродушное выражение мордочки, и большие серые глаза. На медвежонке были красные штанишки в черную клеточку, и такой же жилет.
Энди восторженно смотрел на зверя. Ему никто и никогда не дарил игрушек. Когда он был маленьким, родители на праздники предпочитали делать ему больше полезные, а не приятные подарки. Когда они дружили с Клаусом, их дары друг другу были чем-то памятным, и совсем небольшим, что удобно носить с собой. А тут, просто так, не в честь какого-то праздника, ему дарят плюшевого медведя.
Энди восторженно прижал игрушку к себе.
-Спасибо….
-Тебе нравится? – несмотря на улыбку, в голосе Мамору сквозило волнение.
-Очень….
Энди был счастлив. По-настоящему счастлив. Потому что рядом с ним сидел человек, который беспокоился и заботился о нем. И ему не нужно было о чем-то напоминать. Ему можно было вообще ничего не говорить, так как он понимал, просто заглянув в глаза. Энди глубоко вздохнул, и, закрыв глаза, откинулся назад. Игрушку из рук он не выпускал. Быть может боялся, что она исчезнет. Но слова Клауса, о том, что нужно просто верить, доверять своим чувствам, развеяли его смуту.
-Мамору, а куда мы сейчас?
-Хм. У нас еще остались дела в городе. Мы не купили тебе к школе никаких вещей. Сейчас уже поздновато для этого. Да и вижу я, ты устал. Твою тетю я навестил. Она была только рада услышать, что ее племянник будет учиться у самого великого Асато.
-У тебя что, две фамилии?
-Можно сказать и так.
-А какая из них настоящая?
-А какая тебе больше нравится?
-Мне нравится все. В тебе мне не может ничего не нравиться!
Удивленный взгляд, и ехидная улыбка мальчика. Это только кажется, что в темноте ничего не видно. Тот, кто хочет, и кто ждет, даже в кромешной тьме найдет желаемое.
«Ага! Как самому говорить всякие… всякие вещи, так ничего. Смущать других нам нравится»
От этого ему стало немного грустно. Ведь если простые теплые слова вызывают  в нем такое удивление, то это значит, что ему редко приходится их слышать.
-И все-таки, скажи мне, куда мы едем? – для себя мальчик решил исправить этот недочет.
-В городе у меня есть небольшая квартира. Это, конечно, не дом, но тоже  вполне ничего. Сегодня мы поживем там, что бы зря не мотаться туда-сюда.
Вечерние улицы  словно окутал серый шифон. Все терялось в этой пляске теней, подсвечиваемой  неоновыми звездами. Яркие вывески, иллюминации, фонари, все смешалось в один тонкий блик, проносящийся за окном. Теперь уже не было разницы между светом и темнотой. Будто бы краски перемешались между собой и на полотне растекались разноцветными пятнами. Из них можно  было сделать что угодно и одновременно, уже ничего нельзя было изменить. Какое-то чувство сладкого сожаления охватывало художника. И восхищение, восторг и ужас, впитались в его кисти, отпечатав на лице иероглифы вечного блаженства. Это была Спасительная Ночь.
Их поездка была на этот раз недолгой. Казалось, прошло всего несколько минут, а они уже въезжают на подземную парковку.
Мамору помог Энди вылезти, а затем, взяв огромную кипу пакетов с заднего сиденья, запер двери. Тихий гудок – включена сигнализация. И вот, они уже в лифте.
-Давай, я тебе помогу?
Мамору только отмахнулся от него.
-Неужели ты думаешь, что  я позволю такому хрупкому созданию тащить тяжеленные сумки? Натаскаешься еще.
-Как скажешь.
Взгляд в пол, и прижатый к сердцу медведь.
-Оп - па, приехали. Ну, вот и наш второй дом, - бормотал Мамору, когда они выходили.
Тяжелая железная дверь, обитая темной тканью. Поворот ключа, легкий щелчок. Шаги, хлопок, темнота…
Мамору похлопал по стене в поисках выключателя. Неяркий, приветливый свет озарил коридор.
-Так, раздевайся, и проходи. Здесь я не был уже довольно давно. Поэтому, есть пока нечего, да и обогреть этот ледяной дворец будет нелишним, - он скинул ботинки, и прошел куда-то вглубь квартиры.
На самом деле было прохладно, и Энди на какой-то миг не захотелось снимать куртку. Но, все же он стянул ее с себя, и прошлепал по холодному паркету в  темноту. Светло было только в одной комнате, поэтому он направился туда, все время, вертя головой, и пытаясь разглядеть обстановку. Комната, в  которую он пришел, была чем-то вроде гостиной. Мамору разжигал камин. Даже в интерьере простого городского жилища он остался верен своим экстравагантным вкусам. Огонь, разбегающийся по дереву, трещал с каждой минутой все веселее и веселее. Энди никогда раньше не сидел возле камина. Только в фильмах видел он это чудо. И как это было здорово, поднести к «одомашненному зверю» озябшие пальцы.
-С этим нам будет гораздо уютнее и теплее, ты не находишь? – Мамору вновь улыбнулся. Казалось, что с тех пор, как они с Энди встретились, улыбка не покидала его лица. И это делал его похожим на сказочного, доброго и нежного эльфа. И что самое удивительное, он научил улыбаться Энди – этого маленького, вечно мрачного ребенка, лица которого никогда не касались почти никакие чувства.
-Ты, случаем, не проголодался? Нет? А то быть может, приготовить тебе чего-нибудь?
Энди отрицательно покачал головой. Вся та выпечка, которой он наслаждался днем, оказалась на удивление питательной, поэтому голода он не чувствовал.
Мамору опустился на колени рядом с ним.
-Ты уже придумал, как ты назовешь своего зверя? – кивнул он на игрушку, которую Энди так и не выпускал из рук.
-Еще нет. Я думаю, что имя ему нужно подобрать очень тщательно. Я не хочу спешить. Ведь есть столько красивых и интересных имен, - мальчик провел по мягкой шерстке кончиками пальцев, а затем поцеловал игрушку в нос. – Ведь я теперь никогда с ним не расстанусь.
В глазах Мамору плясали огоньки, делая их светлыми, и в то же время очень глубокими. Отблески пламени чертили на его бледном лице таинственные знаки. Память. Печать прошлого, и восторженное ожидание будущего.
Энди придвинулся к нему, пытаясь лучше разглядеть его в сумрачном свете. Сейчас он был эфемерным духом, и казалось, существовал вне времени и жизни.
Мальчик протянул руку, и осторожно прикоснулся к его щеке. Кожа была именно такой, какой он себе ее представлял. Мягкая, и теплая. Наверное, ее можно было сравнить лишь с дорогой тканью. Но не было такого слова, что бы описать. Легкое удивление в глазах, и пальцы вниз по подбородку. Будто крылья бабочки. Ласковые, но нерешительные, и такие пугливые. Вновь вверх, и тихонько по ресницам, заставляя закрыть глаза. На миг остановка на скуле. Горячая ладонь, пахнущая шоколадом. И детством. Мерное дыхание, и тихий шепот каминных углей. Непонятное волнение.
-Мне кажется, что в моей душе расцветает хризантема…
Мягкие податливые губы. Дрожащие ресницы, похожие на перо поэта. Как будто дыхание, по ошибке давно-давно разделенное на две ленты, сплелось воедино. Чувства, желания, мысли – все возвратилось на круги своя, став одним порывом.
-Наконец-то ты заметил мой взгляд…
Тонкие пальцы в волосах. Объятия и желание быть еще как можно ближе. Поцелуи, будто впитывающие жар огня, все более обжигающие. Тающее под ласками юное тело. Распростертое, похожее на низвергнутого в пучину ангела. Перемешавшиеся локоны волос. Тень, закрывающая свет. Тонкая ткань, стягивающая душу, и белый шелк. Багровый свет, и нежная улыбка Зачарованного. Стремление быть ближе и ближе. Огонь, сжигающий все вокруг, и так нежно обвивающий двух возлюбленных.
-Теперь, я знаю, что нужно сказать. Мамору, я люблю тебя!

Тихое утро. Как будто бы все звуки притаились там, за окном, и не хотели мешать ничьему отдыху.  Очень тепло. Так тепло, как будто бы греет и одеяло, и простыни, и подушки.
Мальчик сладко потянулся, и открыл глаза.
Прямо напротив кровати находилось окно, задернутое тяжелыми шторами. Мелькали какие-то тени. Странная темнота.
«Интересно, сколько сейчас времени?»
Энди смутно помнил то, что произошло.  Так не хотелось вставать. И все же пришлось.
Раздернув занавеси, он увидел, что на улице идет дождь. С бушующим ветром, и даже, наверное, с градом.
«Вот еще одно доказательство того, что осень заканчивается. Так же, как быстро закончилось лето…»
Стекла не пропускали шума и все же, какие-то отголоски стука капель были слышны. Неясные, как  будто размытые акварелью контуры цветов на тонной бумаге. Приятно.
Полумрак не рассеялся. И даже не стало светлей. Поэтому дверь Энди иск5ал чуть ли не на ощупь. Первой мыслью, и даже скорее желанием, было увидеть Мамору. Он знал, что произошло нечто очень-очень важное. В его безрадостной и спокойной до флегматичности жизни, все пошло кувырком. И это был единственный человек, который мог все расставить на свои места. Сейчас, почему-то, очень захотелось, что бы он обнял. Просто чувствовать его дыхание, и ни о чем не думать.  Молчать, и все равно слышать тихий шепот. Тихий шепот двух сердец, стучащих теперь уже в унисон.
Темный коридор. Энди покрутил головой, пытаясь отыскать свет. Одна из дверей была чуть-чуть приоткрыта, пропуская мягкий неяркий свет.
Мамору рисовал. Тонкие пальцы с длинной кистью легко порхали по полотну, осторожными движениями рассказывая чью-то историю. Историю жизни, историю чувств предметов. Там, где стоял Энди, не было видно, что за картина стоит на мольберте. Но мальчик не сомневался, что это нечто великолепное. Что-то, что вызовет в нем восхищение, как впрочем, и все, что делал этот удивительный человек.
-Химэ. Доброе утро.
«Интересно, как он меня заметил?»
Мамору положил кисть, и, вытерев руки салфеткой, обернулся.
С него самого можно было писать картину.
Все в нем было пропитано вдохновением и живым восторгом. Блестящие, широко раскрытые глаза. Приоткрытый рот и тонкие губы, отливающие темно-красным. Даже волосы его, казалось, развеваются, окружая его серебристым нимбом. Рабочий фартук был одет поверх рубашки, половина пуговиц которой была расстегнута. Амулет, который Энди вчера подарил Мамору, тускло поблескивал.
Энди сделал несколько шагов, и в нерешительности остановился. Он не знал, что нужно сейчас сделать. Совсем не знал. Наверное, нужно что-то сказать. Но где взять такие слова? Слова, что бы описать, как внутри отчаянно бьются мысли и чувства. И описать их движение….
-Kso…† Мамору… Я….
-Можешь ничего не говорить. Я знаю.
Теплые слезы. По щекам, по подбородку и на паркет. Темные пятнышки под ногами.
-Тогда… Тогда скажи мне, что происходит… Что со мной происходит… Я не знаю….
-Ты сомневаешься. Сомневаешься в правильности твоих поступков?
Правильно ли мы сделали? Правильно ли мы поступили? Нет. И мальчик знал это.
-Да, Мамору. Я сомневаюсь. Я знаю, что все не должно быть так. И что все не правильно.
-Nan de†?
«Я не знаю!»
-Ты не знаешь. Ты не знаешь, почему все должно быть не так, но совсем по-другому. Но почему ты решил, что твои выводы верны?
Мамору взял в руки кисть и сделал штрих на холсте.
-Почему мы должны выбирать те краски, которыми пользовались до нас? Почему не имеем права создавать не по чему-то подобию, но так, как нам хочется? Не мы ли творцы и создатели? Но кто же имеет право решать за нас самих что, когда и как нам нужно делать? И почему мы должны их слушать?
-Возможно потому, что они знают. Знают, как правильно…
Мамору в раздражении бросил кисть и отошел к окну. Струйки воды, казалось, стекают к подоконнику, но, не успев добраться до ладоней, тают от мятного дыхания воздуха.
Энди стоял, безвольно опустив голову, и плакал. Не навзрыд, не громко. Как будто бы дождь шел из его глаз.
-Ты обещал мне…. Обещал, что ты расскажешь и научишь… Но ты не говорил, чего мне будет стоить это знание! Ты не рассказывал, как это больно… Как больно осознавать свои поступки во всем их несовершенном грехе! Но ты же сам мне сказал… Сказал, что это облегчит мою жизнь! Что я увижу новые цвета… Ты врал мне… Ты не способен ни на что…. Ты хочешь быть творцом. Ты пытаешься выбиться из правил и рамок. Но у тебя ничего не получится! Не получится потому, что ты отличаешься. И ты пытаешься пробиться сквозь эти стены, заранее сознавая, что уже проиграл. Тебе не по силам эта схватка. И никому не по силам.… Наши отличия – это не достоинство. Это уродство. Моральная мутация, обреченная на ненависть. Ненависть, прежде всего к самому себе. Твои слова про то, что нужно бороться…. Зачем? Для чего все эти жертвы? Зачем мучить меня…. Зачем тебе нужно было мучить меня….
Резкие шаги, и пальцы, впившиеся в подбородок тянут голову вверх.
-Зачем бороться? А и впрямь, зачем? Ты видишь, как они живут? Ради чего они живут? Нет. Существуют. Существуют ради того, что не в состоянии осознать. А живут они ради того, что бы умереть.
-Но мы все умрем….
-Нет.
-Нет?
Мамору закурил. Здесь, в мастерской, где он поддерживал идеальный порядок. Здесь, у его святыни. Закурил, и бросил спичку прямо на пол.
-Нет. Если ты захочешь, ты будешь жить вечно.
-Как это?
-Оглянись, - Мамору махнул рукой. Пепел посыпался на паркет. – Что ты видишь?
-Картины. Краски, холст и кисти. Я вижу дом художника, наполненный чувствами и воспоминаниями.
-Это всего лишь материал. Но именно так я могу заставить себя помнить все имена. Заставить помнить себя всех тех, кто когда-то был мне дорог. Дорог, хоть я и не сознавал этого.
-Ты не помнишь?
-Я старюсь вспомнить, что же произошло. Но там, - он приложил палец к своему лбу, - Там все заперто на замок, код к которому хранится у немого менестреля. И от которого я никогда не добьюсь правды.
-Мамору, что с тобой произошло?
Энди подошел к нему, и робко обнял за талию. Он был намного ниже его, и голова мальчика покоилась где-то в области груди Мамору. Там, где мерно стучал кокон жизни, отсчитывая неумолимое время.
Мамору с силой прижал мальчика к себе. Как сына, но так ласково и с такой нежной заботой, что в воздухе разлился аромат спелого персика. Легкий, невесомый аромат смеющихся слез. Отчаяния и желания верить, во что бы то ни стало.
-Молчи! – мальчик вцепился в его рубашку
-Но ты должен знать одну вещь. Я никогда не врал тебе. Никогда.
-Я знаю.
Солнце так и не выглянуло из-за туч. Дождь все так же барабанил по стеклам окна. И не была просвета в рыдающем воздухе. Но в этой комнате было тепло.  Тепло от слов и чувств.
-Прости меня за то, что наговорил тебе. Я так не думаю, и никогда не думал. Я просто не знаю, как нужно сейчас себя вести. И мне так не хочется вновь разочароваться в происходящем. Как это было много раз. Я не хочу терять тебя. И от этого обидные слова сами вылетают из моего рта. Мне иногда кажется, что не мешало бы подумать, прежде чем что-нибудь сказать. Мне однажды намекнул на это мой лучший друг….
Мальчик продолжал говорить. Обо всем, и, не останавливаясь ни на чем. Ему казалось, что они стоят посреди огромной бескрайней пустыни, занесенной снегом. Огромные горы и холмы, и острый ветер. Но теперь, не так, как всегда, снег был мягкий и совсем не колючий. А звезды приветливо подмигивали. И постепенно там, за горами, поступали контуры леса. Леса и поля. И речки с серебряной водой. И между зеленым и белым была такая же грань, как между эскизом и завершенным портретом, между набросками на черновике новой песни, и написанного произведения. И, что внушало надежду, снег отступал. Отступал пусть и медленно, но, открывая новые краски, на которые раньше был скуп.
Звонок в дверь заставил обоих вздрогнуть.
-Мамору, ты кого-то ждешь?
-Вообще-то нет, - они продолжали стоять обнявшись. – Никто и не знает, что мы на этой квартире. Я не буду открывать дверь.
Но звонки не прекращались. Другой, третий четвертый. Затем дверь принялись колотить руками, и громко кричать.
-Может, все-таки откроешь?
-Думаешь, стоит?
Послышались звуки пинков.
-Угу. Так просто ведь не отстанут, - Энди отпустил руки, и осторожно высвободился из объятий.
-Ну, хорошо, Химэ, - Мамору вяло улыбнулся и недовольно направился к двери, - Но только ради тебя.
Энди хихикнул, примерно представляет, что ожидает нарушителя их спокойствия, и решительно не желая пропускать этого зрелища, так же направился в сторону входа. Мужчина, увидев, что он тоже хочет посмотреть, кто ломится к ним, протянул ему руку, и снял цепочку с замка.
-Ну, знаешь ли, ты и сволочь! Я ищу тебя, уже который день! А ты хоть бы почесался!
На  площадке со злобным выражением лица, и кучей пакетов, в беспорядке брошенных у его ног, стоял молодой человек. По виду он был, возможно, лет на пять старше Энди, и гневно глядел на открывших дверь. Мальчик с опаской выглянул из-за спины Мамору.
-И чего ты молчишь? – он презрительным взглядом смерил застывшего в дверях Мамору, и поднял свои баулы. – И не надо говорить, что ты меня не ждал. Ты как обычно забыл, что мы договаривались встретиться. Забыл, что просил меня сделать покупки. Заставил меня метаться по городу в поисках каких-то странных вещей, толком не объяснив, зачем они тебе, а сам просто исчез. Пропал. А твои церберы в особняке, даже мне не открыли секрета, где же твою светлость искать!
Мамору продолжал стоять, как громом пораженный.
-А это кто?
Возглас гостя и Энди эхом прозвучал на лестничной площадке.
Повисла немая пауза.
-Мамору? – их голоса опять прозвучали в унисон. Молодой человек заправил прядь выбившихся волос за ухо.
-Милый, это что, твой родственник? Ты не говорил, что занялся благотворительностью!
-Милый?.. – слова незнакомца бусинами запрыгали по полу, гулко стуча.
-Именно. Мой любимый, милый, дорогой, твою мать! – юноша резко подался вперед, и, схватив Мамору за рубашку, притянув к себе вплотную, впился в его губы поцелуем. Мамору в его руках выглядел куклой. Безвольной и слабой куклой, слепо подчиняющейся движению кукловода.
Поцеловав, юноша развернул Мамору к себе спиной, и сзади обняв его, сверкнул глазами на мальчика.
-Этот ублюдок, совершенно не беспокоящийся о других, которые, между прочим, волнуются, мой любовник.
Бусины прыгали по коридору, натыкались на стены, и слышно было, как одна за другой рвутся невидимые нити. Словно капли дождя превратились в жемчуг.
Тук.
Тук.
Тук…

Мамору протянул руку, и коснулся лица Энди. Мальчик улыбнулся, и взял его ладонь в свою. Они вдвоем стояли на лужайке. Зеленой, окруженной лучистым лесом. Из глубины неба доносилось пение птичек, а трава шевелилась, щекоча ноги. Тепло мягко струилось по коже, а ветер шаловливо забирался под рубашку.
Энди лег на спину, и помахал небу. Мамору тихо засмеялся, и наклонился над ним.
-Химэ….
Мальчик обхватил его нагой торс руками и вновь удивился, какая у его любимого нежная и тонкая кожа. Ему даже на миг показалось, что она соткана из самого нежного льна. Увлекая его к себе, Энди сдул с его ресниц пушинку одуванчика. Теперь, когда они поменялись местами, Мамору смотрел на него снизу вверх. Его фиолетовые глаза светились, отражая  дыхание. Осторожно Энди прильнул к нему. Тепло их тел освежал ветер. Опять появился тонкий персиковый аромат.
-Персики не цветут в это время года…
Нежная улыбка, и пальцы, расстегивающие рубашку на мальчике.
Энди нравилось прикасаться к его рельефному телу. Нравилось ощущать упругие мышцы и тугие связки стройного тела. Небольшой контраст с его, еще детской фигурой, тонкой и невесомой.
Сильные руки аккуратно расстегнули последнюю пуговицу, и, стянув белоснежную рубашку, окутывающую, подобно тонкому савану, откинули ее в сторону. На травяном покрывале, она белела так же, как их тела выделялись бледностью на пестром ковре.
Энди закрыл глаза, почувствовав, осторожное прикосновение к своим плечам. Почувствовав, как нежностью обволакивает его шею, и забирается в волосы. Как, лаская, исследуют каждый миллиметр его спины, груди, живота. Чувствуя, как его притягивают к себе, будто желая вдавить в жаждущее тело. И дальше, по тонкой талии вниз, и как будто разрывают ремень на брюках.
Тихий вздох, как будто через рот, вместе с прерывистым дыханьем вылетела птица.
-Я навсегда запомню тебя таким. Мой, только мой…
Яркая вспышка.
-Эй, малец! Проснись уже, наконец!
Кто-то похлопал его по щекам. Сильно болел затылок. Мальчик открыл один глаз. Над ним, вопреки ожиданиям, было совсем не лицо любимого человека. А лицо этого хамоватого незнакомца, который ураганом вторгся в их жизнь. Энди опять зажмурился.
-Очнулся-таки! Эй! Не вздумай опять терять сознание!
-Терять сознание?
-Ну да. Ты там, пол часа назад в коридоре рухнул, как подкошенный, Мо-тян† тебя только успел подхватить!
-Мо-тян… - Энди никогда не приходило в голову, что Мамору можно так называть. Мальчику нравилось имя этого человека, и он с удовольствием каждый раз произносил его. – А где сейчас Мамору?
-Я здесь, - тихий, еле слышный голос. Тут только до Энди дошло, что его держат за руку. Вначале он думал, что это тот тип, и хотел, было высвободить свою ладонь. Но затем, почувствовав знакомое прикосновение, успокоился.
-Хорошо.
-Ну, раз ты пришел в себя, думаю, нужно будет пообедать, и кое-что обсудить. Никто не против? – голос незнакомца удалился.
Теперь мальчик широко распахнул глаза, и, приподнявшись, вгляделся в лицо Мамору.
-Извини меня. Я не думал, что упаду в обморок, - виновато пробормотал мальчик.
-Ты передо мной извиняешься? Не смей! Я думаю, мне нужно будет много чего тебе рассказать и объяснить, а потом ты решишь, сможешь ты меня простить, или нет.
Энди сел и, поддавшись резкому всплеску чувств, прижался к Мамору.
-Всего лишь сон…
-Тебе приснился сон?
-Да. Чудесный сон…
И мальчик, уткнувшись в плечо мужчины, поведал ему о своем сновидении.
-Мамору, а мы когда-нибудь сможем поехать туда, на лесную поляну? Туда, где ветер будет шептать нам бесконечные истории, а теплая трава приветливо и призывно раскинется под ногами…
-Если ты простишь меня…
Шаги нарушили их тишину.
-Кушать подано! Пойдемте, а то я есть хочу– жуть! – незнакомец лукаво подмигнул им, ничуть не смутившись позы, в которой они находились. Энди удивился. У этого человека были слишком резкие перепады настроения, точнее, скачки эмоций. Но все же, мальчик ощутил, что он проголодался. К тому же, запах из кухни доходил даже до их комнаты. Приятный запах чего-то жаренного, зеленого чая, а еще, свежего хлеба.
-Ну, чего вы сидите! Вставайте уже! Или вам придется мое обессилившее тело самим тащить.
Мамору встал, и, взяв Энди за руку, направился за молодым человеком.
На душе у мальчика было легко, не смотря на то, что сейчас им предстоял далеко не легкий разговор. Но все же, ему казалось, что все непременно будет хорошо. И он даже испытал прилив симпатии к цветку, в одиночестве торчавшему на столе. Чахлому, вялому, но все же, борющемуся за свое существование. Вспомнились слова:
«Я не часто здесь бываю, поэтому тут так чисто и все будто неживое…»
«Никто не приходит сюда…»
«Никто не знает, что мы здесь…»
-А теперь, думаю, настало время расставить все точки над И, - чай разливал аромат персика по комнате, а из-под абажура настольной лампы лился мягкий, приглушенный сиреневый цвет. Цвет, сливавшийся с глазами Мамору. И даже как будто бы, не исходящий от светильника, а льющийся с его лица.
Энди кивнул, соглашаясь и, покосившись, поднял озябшие ладони над чашкой. Горячий пар медленно обогревал, и по рукам к плечам пробегали мурашки.
-Мы с тобой, вроде как, не знакомы. Меня зовут Луис. Луис Арье, - парень протянул руку Энди.
Мальчик на несколько секунд задержал взгляд на его пальцах, с аккуратным маникюром и коротко подстриженными ногтями. Это не были руки ни художника, ни музыканта. Рукопожатие оказалось сильным.
-Энди Рейку.
Луис усмехнулся уголками губ. Мальчика насторожила эта улыбка. Она очень сильно что-то ему напомнила. До боли сильно. Но он не мог понять, что именно.
-И так, Энди, пока ты был в небытие, Мамору успел мне немного рассказать о том, как ты появился….здесь. По правде сказать, я не ожидал от него такого. Привести незнакомого ребенка в дом, начать заботиться о нем, опекать. Затем начать делать ему подарки, потом предлагать услуги по обучению. А ты не задумывался над тем, что он может не делать этого бескорыстно?
«Но если ты хочешь уйти, то я тебя пойму. Это очень странно и подозрительно может выглядеть со стороны, но ты должен знать одну веешь. Я делаю это не потому, что хочу воспользоваться тобой, а потому, что ты стал мне очень близок. Ты напомнил мне самого себя в юношестве. И я прекрасно помню, как мне было сложно. И как я хотел с кем-то поговорить, кому-то рассказать о своих переживаниях…»
Энди посмотрел на Мамору. Он знал, что Мамору тоже помнит об этих словах. И мальчик не сомневался в том, что они были правдой.
-Нет. Я не знаю, почему он это делает. Но я знаю, точно, что я всегда буду, благодарен ему за это. Даже если я уйду, и никогда больше не увижу его, я всегда с теплом в душе пронесу воспоминания о том чудесном времени, что мы провели вместе.
-Хо, даже так? А не размышлял ли ты, Энди Рейку о том, что, быть может, тебе никто и не предложит остаться? Что после того «чудесного времени, что вы провели вместе», сказка закончится, а ты опять окажешься там же, где и был подобран? Вот только больше тебя никто не утешит.
-Нет. Я верю Мамору.
-Хмх,- Луис локтями оперся о стол, и, переплетя пальцы меж собой, чуть склонил голову на бок.
Из-за длинной густой челки Энди не мог различить целиком его лица, не мог даже просто увидеть глаз. Но все же странное чувство, настораживающее, не давало ему покоя. Как будто в человеке, сидящем напротив него таилась скрытая угроза. Энди опять взглянул на неподвижно сидящего Мамору. Казалось, тому абсолютно все равно, что его обсуждают, не обращая внимание на факт его присутствия. На его лице блуждала полуулыбка, а глаза были устремлены в никуда. Его прежнее невозмутимое хладнокровие вновь возвратилось к нему. И теперь почти невозможно было представить себе, что этот человек способен испытывать какие-либо эмоции вообще. Мальчик тихо вздрогнул, когда его ладонь, лежащую у него на коленях, осторожно сжали теплые пальцы.
«Все будет хорошо»
Никто не произносил вслух, но слова отпечатывались внутри, принося спокойствие.
-Ты, как я посмотрю, просто глупый мальчишка. Ты не спрашивал у этого человека ничего кроме имени. И ты доверяешь ему так, как никому не доверял за всю свою непродолжительную жизнь. Ты совсем не боишься, что все это может быть игрой. Тогда подумай вот над чем. Сколько там тебе лет? Шестнадцать. А сколько ему лет? Двадцать пять. Не трудно подсчитать вашу разницу в возрасте. И что же взрослому образованному человеку может понадобиться от меланхоличного, безобразно амбициозного и самовлюбленного подростка? Кажется, ответ напрашивается сам собой, – издевательская усмешка. – Но ладно. Предположим, что этот человек на самом деле увидел самого себя в юношестве, увидел все эти порожние метания и искания чего-то невозможного. И решил хотя бы раз в жизни оказаться добрым самаритянином, и помочь своему ближнему. Правда, помочь очень странным способом. Настораживающим способом. Ну ладно, подарки. У тебя такой жалкий вид, что даже мне хочется погладить тебя по головке, и дать леденец. Только что бы ты опять не разрыдался. Потому как по тебе видно, что ты большой любитель этого дела. Но вот приглашение пожить в своем доме… Или вот эта поездка на городскую квартиру…
«Никто не знает, что мы здесь….. Никто не знает. Никто не придет…»
-О, прошибло, наконец. Нет, все-таки, ты совсем еще ребенок. Как можно вот так, на пустом месте, взять, и уйти с чужим тебе человеком. Человеком, который не знает, и не может знать ничего  о тебе, И о чьих душевных переживаниях ты даже не имеешь понятия. Твоя глупость вызывает у меня отвращение.
-Не чужой….
Луис  картинно потер уши.
-Прости, что ты пробормотал?
-НЕ ЧУЖОЙ!!!!
Когда Энди вскочил, и хлопнул ладонями по столу, стул с грохотом упал на пол. Мальчик обернулся посмотреть, что там, запнулся об его ножку, и полетел вслед вниз, размахивая руками, в попытке за что-нибудь ухватиться. Этим чем-то, оказался край скатерти, и на Энди чуть было не свалилась чашка с чаем. Благо, Мамору успел вовремя ее подхватить.
Луис залился смехом, глядя, как мальчик потирает ушибленную руку.
-Ты хоть не убился, чудо в синих перьях? Ты еще и неуклюж, как не знаю что. Ходячее недоразумение… Господи, да как Мамору угораздило вообще с тобой связаться…. Он, конечно, дурак, но не на столько… – от смеха он не мог говорить.
Энди не обращал внимания на боль, хотя из довольно глубокой царапины на пол начала капать кровь.
-Ты…. Ты…. – мальчика колотило от злобы. – Да как ты можешь…. Да как у тебя вообще язык повернулся! – он пнул ногой злосчастный стул, отправив его в другой конец комнаты, и направился к Луису. Тот все еще корчился от смеха, когда Энди резко схватил его за волосы, и рванул вверх его голову.
-Запомни ты, мразь. Я быть может и тварь дрожащая, да вот только я  никому не позволю так говорить об этом человеке ни в таком тоне, ни такими словами.
В него как будто вселился бес. И Луису, взглянувшему в его прищуренные полыхающие глаза, стало очень не по себе. Обжигающий лед, и ни следа от того испуганного ребенка.
-И если я еще раз услышу от тебя хотя бы тявк в сторону Мамору, я перегрызу тебе горло. Я видел смерть, и не один раз. И я знаю, что это такое. Поэтому, как бы мне не было плохо, и каким бы чудом природы я не был, можешь не сомневаться. Я сделаю.
Энди хотелось хлопнуть дверью, и убежать от этого человека. Но, огромным усилием воли он сдержался.
-А теперь, я думаю, мы продолжим разговор в другом тоне. Теперь ты мне поведаешь об отношениях, связывающих тебя с Мамору, - Энди невозмутимо поднял свой стул, сел, и, благодарно улыбнувшись, взял из рук ошарашенного Мамору свою кружку чая. Это было блаженство. Ему казалось, что по его враз застывшим жилам течет горячее обжигающее успокоение. Ободок чашки хранил легкий привкус губ Мамору. Он отпил глоток, и посмотрел на Луиса.
-Ну, что же ты молчишь? Или говорить гадости, это все, что ты умеешь?
Взмах руки заставил Энди замолчать.
-Я сам расскажу тебе. Так будет лучше.
-Но….-Луис попытался протестовать, но наткнулся на угрожающий взгляд Мамору.
-Довольно, Луис. Ты и так столько всего наговорил, что разгребать теперь твои слова нужно будет очень долго. Так что просто сиди и молчи. Энди, ты не протии?
-Нет, пожалуйста.
-Начнем с того, что ты уже знаешь. В детстве я был трудным ребенком. Трудным, и довольно замкнутым. Я не общался со своими сверстниками по той же причине, что и ты. Мне казалось, что они не в состоянии понять меня. В принципе, я придерживаюсь и сейчас того же мнения относительно некоторых людей. Тогда я был не прав, и признаю это. Быть может, если бы я больше задумывался над тем, что чувствуют окружающие, я бы не упустил так много. Но тогда меня изъедала тоска и чувства, которыми не с кем было поделиться. Именно тогда я стал все больше удаляться в собственный мир, который придумал, что бы отгородиться от реальности. Я точно помню день, когда я увидел новые краски. Мне тогда было только же, сколько тебе сейчас. Я был самым лучшим учеником в музыкальной школе. Отменно рисовал. Тогда я еще ничего не сказал отцу о чувствах к своему сенсею. И отец гордился мной. Я участвовал во многих конкурсах. Мои работы всегда занимали призовые места на выставках. Но в тот день, когда мне исполнилось шестнадцать лет, все изменилось. Я пришел к отцу, и поведал ему о том, что творится у меня на душе. А потом началась новая жизнь. Я перестал рисовать. Я больше не подходил к фортепиано. И, что самое главное, я перестал разговаривать. Что бы у меня не спрашивали, как бы ко мне не обращались, я ничего не отвечал. Я больше не видел никого. Каждый день я забирался на крышу нашего дома, и сидел там, все сильнее вплетаясь в свой мир. Для меня не существовало времени, и не было пространства. В своих фантазиях я улетал далеко-далеко, и не ощущал своего тела. Мне казалось, что его просто нет. Оно стало таким легким, что если бы подул сильный ветер, наверное, я бы упал. Отец всерьез беспокоился. Меня стали таскать по врачам, выписывали новомодные таблетки и просвечивали внутренности и голову новейшими аппаратами. Но обследования показали, что  я здоров. Тога меня стали водить на сеансы к психологу, психиатру. Подвергали гипнозу, внушению. После стали обращаться к знахаркам и целителям. Ничего не помогало. Я не спал, не ел, а только сидел, улыбаясь и обняв колени. Иногда я вдел свое тело со стороны. Жалкая оболочка, плотно привязанная к земному миру. И, испытывая отвращение, я старался уйти туда, где мы с этим телом больше не пересечемся. Наверное, меня бы в результате заперли в психиатрической клинике, сочтя душевнобольным. Но однажды, из раскрытого окна, до меня донеслась мелодия. Странная, с резкими перепадами. Кто-то пел. Мужской голос, бесчувственный, но плачущий и манящий, как будто бы вливался в резкие толчки электронной музыки. Я не знал тогда, что напротив нашего дома был ночной клуб. Тогда я ничего не знал. Прошел год  с тех пор, как я ушел в себя. От меня прежнего остались только воспоминания. И все же, отец еще на что-то надеясь, водил меня по различным эскулапам. Мне так жаль его стараний. Потому что тогда вытащить меня из моей бездны могло только чудо. А голос все звал меня, то, крича в истерике, то призывно жаждущий моего прихода. Каждую ночь я слышал его. Я распахивал окно в своей черно-белой, разрисованной тушью комнате, и, вдыхая острый запах мокрого асфальта и бензиновых испарений, наслаждался голосом. И однажды, когда голос тихо заплакал, ему вторило тихое пение. Мое пение. Впервые за три года молчания, я начал петь. Тихо-тихо, затем все громче, и наконец, перешел на срывающийся крик. В комнату вбежал мой отец, попытался меня успокоить, но я замолчал только тогда, когда затих голос. Моя песня оборвалась. Но для папы это стало чудом. Единственное, что я помню, что он улыбался и утирал слезы. «Все будет хорошо, сынок. Все будет хорошо!» Бедный мой папа. Сколько горя ему пришлось испытать из-за меня. Но я так благодарен ему. Не смотря на то, что он так и не принял моей странной натуры, и все старался познакомить меня с юными леди, надеясь когда-нибудь увидеть своих внуков. Но тогда, в комнате, не было предела его счастью. Это был единственный раз, когда он плакал. И я удивлен, что мог это видеть. С тех пор, каждую ночь я пел. А он приходил слушать. Проблески сознания все чаще озаряли меня. И я даже иногда стал видеть учителей, что приходили, стараясь научить меня тому, что обычные школьники зубрили в классах. Разговаривать я не стал. Но научился внимательно слушать. И порою речь учителя доносилась до меня. Когда я лежал в чем-то красном, любуясь на фиолетовое небо, опадающее вишневыми лепестками мне на лицо. Но один раз я услышал робкий вопрос. Просто вопрос, от которого меня пронзило током. Как будто через мое тело прошло тысячи булавок, и, выйдя с другой стороны, исчезли. Это был Сато - сан. Человек, преподававший мне историю. Каждый день он приходил к нам домой. И однажды, как он мне потом признался, отец рассказал ему о моих чувствах. Видимо, слишком тяжело было нести этот груз на своих плечах одному человеку. К тому же, пап был убежден, что именно это стало причиной моего мнимого сумасшествия. Он не винил Сато - сана, но все же, порой в его голову закрадывались грустные мысли. А сенсей был поражен этими словами не меньше. После этого, они с отцом сблизились, и общими силами пытались вытянуть меня на свет. И однажды, я услышал его вопрос.
-Ты можешь спеть мне?
И я запел. Я пел закрыв глаза, и желая перенестись туда, к своим синим лепесткам, под сиреневое небо. Но почему-то видел только пустоту. Темноту, и слышал чудесный голос, помогающий мне петь. Только потом я понял, что это не игры моего воображения. Музыка звучит оттуда, с улицы. Я резко оборвал пение, и, подбежав, настежь распахнул его. Свесившись вниз, я пытался разглядеть место, откуда она шла.
-Это клуб. Это там поют…. – голос учителя дрожал. Я понял, что мое маленькое выступление произвело на него сильное впечатление. Потом я только узнал, что это была за песня. И о чем она была. И главное, кто ее исполнял.
-Вы можете отвести меня туда?
Первые слова. Неуклюжие. Я, как новорожденный пробовал их на вкус.
-Если ты хочешь.
Я помню темное прокуренное помещение. Я помню пустые, похожие на мой, взгляды вальяжно развалившихся в креслах людей. Неоновый, светло-розовый свет, мигающий на лицах, и стирающих все черты. Но то, что я увидел там, заставило меня навсегда забыть о своем мире, и перенестись в этот.
Круглая сцена с бархатным, полузадернутым занавесом. Стена позади нее, сложенная из специально не покрытого ничем голого камня. Неяркие софиты, еле-еле просвечивающие дым. Все в розово-красных тонах. Цветах  наркотического, сладостного опьянения. Стойка микрофона, и шест чуть поодаль. Я знал, для чего он предназначался, но внимание мое было приковано к тому, кто стоял у микрофона. Эфемерное, бесплотное существо. Длинная челка, падающая на закрытые глаза. Тонкие ручки, нежно сжимающие стойку. Тело, окутанное полупрозрачным шелком, струящимся с плеч, обхватившим талию, и свободно падающим на пол. И божественный голос, тихо рыдающий в микрофон. Эти звуки… Манящие, очаровывающие. С чем их можно было сравнить? Наверное, только с наркотиком. Потому что однажды услышав этот голос, я никогда больше не смог забыть его звучания. Медленным ядом он отравлял мою кровь. А я стоял, и слушал. Но вдруг, громкий вскрик. Музыка участилась, как дыхание. Юноша, исполняющий песню, бережно отпустил стойку, и, будто бы подчиняясь воле музыки, начал плавно двигаться. Нежно, осторожно, не открывая глаз. Он знал эту сцену наизусть. И ступал по ней властелином. Не было преград его движениям. Он играл со зрителями, не распахивая глаз, Манящими движениями скрывал крыльями-руками свое тело, и вновь воспарял, раскинув их в стороны. Все, сидевшие в зале, заметно оживились. Кто-то начал что-то говорить, кто-то улыбаться. Послышались хлопки, и выкрики. Юноша, стоящий к зрителям спиной, повернул голову, и улыбнулся. И когда он скинул свою накидку, когда она блестящим пятном распласталась на деревянном полу, он открыл глаза. На миг, но я успел их увидеть. Я видел их. И тогда, я тихо прошептал. Тихо-тихо, одними губами. Но он видел. Он видел. И понял.
Спустившись со сцены, он подошел ко мне. Его движения, гибкие и пластичные, заставляли забыть обо всем. И смотреть только на него. Только на взмахи его рук. Когда он прикоснулся к моему плечу, и, подняв мой подбородок, одним взглядом пронзил мое сердце, я воскрес. Он обвивал мою плоть, и мне казалось, что я чувствую его сквозь свою одежду. А он все сильней и сильней ласкал меня. Возгласы стали громче. Юноша, повернувшись ко мне спиной, направился к сцене. Но затем, остановившись, поманил меня за собой. Я не мог противиться его волшебству, и как марионетка следовал по его зову. Поднявшись на сцену, он распластался на ней. Юное тело на шелковой ткани. И зов его становился все настойчивее. И все большим желанием стучал в моих венах. Он провел руками по своим плечам, бокам, и, остановившись на талии, там, где завязывалась узлом вторая часть его одеяния, лукаво улыбнулся…

А дальше пока не дам. Бо еще не написала. Но мне хотелось бы услышать комментарии по поводу, если это вас не затруднит.)